Ты никогда не скажешь "помоги",
Ты будешь все держать внутри сгорая.
А я кричу тебе: "прошу, не лги",
Но улыбаться будешь мне ты даже умирая.
Не хочешь причинять ты боль другим,
Ты только боль чужую принимаешь.
Но где-то там, внутри, ты все же понимаешь,
Душевной болью ты не можешь не делиться с другом дорогим.
Меня ты мягко оттесняешь от себя все дальше,
Оберегая от тоски-печали мой покой.
И нежности твоей покорно уступая,
Я глупо отступаю, ангел мой.
Потом лишь я пойму, что нужно было настоять.
Потом лишь ты поймешь, что боли не узнал бы.
И оба мы поймем, потом, но не сейчас,
Что руки помощи в сем мире очень важны.
И все же, что бы ты потом не говорил,
Я не смогу простить постыдную беспомощность себе.
Когда ты крик отчаянья глотал, когда грустил,
Когда всем обликом своим, взывал помочь тебе.
Ты будешь все держать внутри сгорая.
А я кричу тебе: "прошу, не лги",
Но улыбаться будешь мне ты даже умирая.
Не хочешь причинять ты боль другим,
Ты только боль чужую принимаешь.
Но где-то там, внутри, ты все же понимаешь,
Душевной болью ты не можешь не делиться с другом дорогим.
Меня ты мягко оттесняешь от себя все дальше,
Оберегая от тоски-печали мой покой.
И нежности твоей покорно уступая,
Я глупо отступаю, ангел мой.
Потом лишь я пойму, что нужно было настоять.
Потом лишь ты поймешь, что боли не узнал бы.
И оба мы поймем, потом, но не сейчас,
Что руки помощи в сем мире очень важны.
И все же, что бы ты потом не говорил,
Я не смогу простить постыдную беспомощность себе.
Когда ты крик отчаянья глотал, когда грустил,
Когда всем обликом своим, взывал помочь тебе.